- В Дол-Гулдур – это ещё одна разрушенная «цитадель зла»! Эта ведьма Галадриэль обрушила его стены – да чего их рушить, без моей воли  это просто песок, ссохшийся за тысячи лет камень. И всё. А разрушить крепость этой ведьме не под силу. Она всю жизнь меня ненавидела, будто я её по голове огрел! Что я, хуже всех, что ли? Сама-то, когда Фродо кольцо нёс, чуть себе его не взяла, да одумалась вовремя. Всё они алчут власти. Только пока их жажда насыщалась войнами со мной и моим учителем и повелителем, ныне почившим в бозе Мелькором. Временно почившим, конечно.

- Расскажи про Мелькора! – попросила Силэур.

- Ты что, про Мелькора не знаешь? – удивился Саурон.

Она отрицательно тряхнула головой.

- Вот те раз! Эххх,- глубоко вздохнул Гортаур, - ну и молодёжь пошла! Ничего не знают!

И Саурон принялся рассказывать про песню аинуров, про Сильмариллы, правда, он много чего ненужного опускал, хотя всё, что касалось непосредственно Моргота, излагал подробно.  Однако всё, что бы не говорил он, излагалось в неком новом видении – здесь зло было не чем-то нехорошим, чем-то ужасным и ненужным, а наоборот, у Саурона наличие двух противоположных начал было определяющим моментом в жизни всего Эа: именно противостояние Света и Тьмы поддерживала огонь Илюватара, давший жизнь всей Арде. Если бы борьбы не было, мир бы засох, увял, поблёк оттого, что в нём было бы жить в тягость. Одни лишь песни, прогулки по бесконечным лесам и долинам, ничего более.

- Не знаю, как в Амане живётся ваниарам, но это ужасно: петь, петь, петь, пировать, радоваться жизни сначала, желать её прекращения – в её продолжении, но не в конце, ибо они бессмертны. Совсем,- подытожил Саурон.

 Солнце начинало путь к горизонту, всё близилось  к вечеру, однако до Осгилиата оставалась несколько Фарлонгов.

- Тёмные дела делаются в темноте… - нарочито-зловеще произнёс Аннатар, - ибо красть колечко, а точнее, возвращать, так как оно, всё же моё, лучше ночью. Хозяева дома могут посчитать вас за грабителей, ибо они считают, что кольцо не могло принадлежать кому-нибудь, кроме их рода.  За тысячи лет они забыли, при каких обстоятельствах это кольцо попало к их далёким пращурам, ибо генеалогические древа  разных семей сильно перепутались. Многие богачи современности ранее были попросту плебсом, но быть с деньгами и потомственным мещанином – нехорошо. Оттого древние документы и свидетельства подделывались, и роды многих современных гондорских бонзов восходят аж к Ар-Фаразону или, в лучшем случае, в Исильдуру. Классический пример: «проезжал как-то раз Исильдур мимо нашей деревни, а там моя пра...(пра)…бабка. Молодая, красивая, стоит, яблочко грызёт. Он ею обольстился, а она потом чрез девять месяцев родила… Вот оттуда и род наш пошёл».

Мы с Силэур хохотали до упаду с лошади.

Солнце тихо, но с пресущей лишь ему торжественностью ушло за горизонт, а на смену ему заторопилась Луна, молодая, тоненькая, а посему не настолько яркая, чтобы не было видно звёзд.

- Подумать только: ведь раньше там, впереди, за Эфель-Дуат, всегда была мгла, мрак, беспросветные тучи царили в небе над Гор-Горот, а под ними шумно и смрадно курился Ородруин, наполнявший Мордор своим едким дымом и гарью. Именно Роковая гора создавала огромные всполохи пламени, которые были видны отсюда как великое зарево от страшного, всесокрушающего пожара. Раньше в сторону Итилиэна и Эфель-Дуат нельзя было смотреть без ужаса и страха. Без трепета и подавляющего желания отвернуться и бежать. Бежать без оглядки от этих гор, от этой страны, от этого зарева. А сейчас от всего этого осталось лишь Барад-Дурское пожарище… Тьма и тучи рассеялись, Ородруин выдохся без хозяина, а плато Гор-Горот потихоньку-помаленьку с помощью ветра и дождей становится более пригодным для жизни. Конечно, не райский уголок, но и не та призрачнае тень Ангбанда и Тангородрима. Там живут следопыты, ищут орочьи и харадские недобитки (по привычке, ибо нынешним «дунаданам» настоящие потомки нуменорцев не нужны, они отвергли их. А посему и заблудший человек бывает обречён на смерть от руки Следопыта. Там сейчас что-то вроде свободной страны, анархия. У каждого там свой кусок земли, им они кормятся, тешатся, любуются, живут там.

- Тебе грустно вспоминать о былом могуществе? – робко спросила Силэур.

-Ну, как сказать, нет, наверное. Я не в восторге оттого. Что я повелевал лишь рабами. Орки, орки, я вам говорил про статуи, рельефы, постройки в Мордоре – всё это есть, но далее этого оно не идёт. Сама сущность орочья пропащая – в их душах живёт Семя Тьмы.

- А что это такое? – робко спросил уже я.

- Попробую ответить, но я сам толком всего не знаю. Это за гранью знания, дарованного мне Илюватораом. Но то, что мне известно, я тебе передам.

Когда-то давно, когда в мире появились аинур, ещё до того, как они стали петь в одиночку, Эру Единый создал два великих начала, ибо мысль его – есть единение их. Свет и Тьма – в их известной борьбе должен был жить мир, и не просто жить, постепенно уставая от собственного величия, красоты и безбрежного спокойствия, а жить в стремлении к жизни, ибо лишь тогда жизнь ощущается как дар. Иначе она казалось бы страшным, незаслуженным бременем. От всеобщего мира и спокойствия угасла бы любая жизнь и мир был бы обречён на муки и страдания. Признайся, трудно жить без цели, особенно тогда, когда делать нечего совсем. Да и незачем.

Поэтому для создания двух вечно борющихся начал и их баланса, дабы одна сила ни при каких условиях не одерживала окончательной и полной победы над другой, Илюватар создал Семя Зла, ту часть своего разума, что чрез гордыню и тщеславие приводит своего носителя к противоборству с тем, что опровергает всё его существо. И когда началась Великая Песня, Единый выделил самого сильного, самого одарённого, самого способного своего аинура, чтобы сделать его первым носителем Тьмы. Манве же, его менее удачливому собрату, он дал Свет. Выбор пал на менее сильного Манве лишь потому, что у него были сподвижники, иные валары, отданные Манве в услужение. Мелькор же, гениальный, наивеличайший валар, остался один, подле него не было даже верной валы,  к любви которой он мог бы обратиться в тяжкую годину, ни одного валара, который мог бы скрасить его одиночество, ибо Мелькор был изгнан, назван отступником, лишился валарского звания и оттого озлобился, ибо не хотел он быть в одиночестве, как не хотел он портить великой музыки, он лишь хотел творить, воплощать в музыке свои мысли и чувства. Не его вина в том. Остальные валары и валы менее способны, более приземлены, менее … э… как сказать, своенравны, в них нет стремления к созданию совершенно своего, не похожего ни на что, выросшего в собственном разуме. Оттого в душе Мелькора  и поселилась жажда мести – он, не сделав ничего дурного, оказался отчуждён от всех и вся. Он даже ничего и не понял в Перове время. Но Единый всё объяснил. Правда, только после его ссылки в Ничто. Поэтому всё то, что делал Мелькор – не зло, достойное уничтожения, а необходимость, противостояние двух сил. Он молодец, он противостоял всем и вся, и довольно долго противостоял.

Конечно, спутанное объяснение, но по-другому я не могу, ибо сам много чего не знаю. Всё, что внутри моего понимания, я тебе рассказал. Или недосказал.

Бывает так, что ответ на вопрос, который ты долго пытался расколоть, приходит весьма неожиданно, и так, будто ты знал это всегда. Этого я тоже не могу понять. И сказать многого всего не могу. Каким бы я не был златоустым, тайн Илюватара просто объяснить не могу. Но ты всё узришь сам. Очень скоро.

- Да… Запутанно…- сказал я.

В череде этих высказываний я понял лишь одно – всё, что есть в этом мире, настолько неоднозначно, что объять его разумом или сердцем объять нельзя. И не нало. Достаточно любить всё, что здесь есть, ибо всё, что есть в Эа – дар Илюватара, часть его мысли, даже Моргот, даже Саурон, даже я…

- Ладно, давайте к делу перейдём! – сказала Силэур.- Вы до бесконечности говорить можете. Ваша философия подождёт, а кольца – нет!

- А она правильно мыслит! – проговорил Саурон, усмехнувшись.

Брагол тихо брёл по древнему, разбитому, плохо залатанному тракту. Впереди появились верки Осгилиатской стены.

- Слушай, Повелитель, а откуда в Отсгилиате стены, давно спросить хотел?

- Как откуда! Теперь Осгилиат – самостоятельное государство, с двумя городами – Западный Осгилиат и Восточный Осгилиат. Сам понять не могу, зачем это надо, города маленькие, разрушенные, пусть и относительно богатые. Но от врагов многочисленных их оборонять надо. Вот и построили стену, низкую, слабую, не укреплённую даже контрфорсами!

Силэур робко спросила:

- А что такое «контрфорс»?

- Ну, как тебе сказать, небольшая подпорка к стене, принимает на себя распор. Треугольный такой.

- Понятно, ладно, это всё очень сложно для моего понимания.

- Да не в них дело. Сейчас нам кольцо искать надо! – сказал я как-то очень серьёзно.

- Чего искать-то? Я вам покажу!- нашёлся Саурон.

Под едва уловимым светом звёзд мы въехали под своды ворот Осгилиата, плохо обтёсанные, едва обработанные, над созданием которых новые строители, казалось, не желали останавливать своё внимание. Стены показались мне весьма и весьма низкими: не так я представлял себе стены столицы государства. Мне казалось, что они должны быть высокими, толстыми, мощными, похожими на стены Минас-Тирита: от них, казалось, веяло мощью, древней силой. А здесь ничем не веяло - просто булыжники, защищающие город.

Зато то, что эти булыжники обороняли, вызывало уже вполне смешанные чувства – ослепительная красота, прекрасная более ночью, при свете звёзд (всё-таки Осгилиат – город подзвёздный), нежели утром, в свете восходящего Анора. Казалось, от камней, обтесанных в глубокой древности, исходит свой, чарующий, манящий своим блеском и теплотой свет.

- Между прочим, в мою бытность в Нуменоре, этоя научил дунаданов так обрабатывать камни, - похвастался Саурон.

- Да? – Силэур удивилась.

- Да я там много натворил… - лукаво ответил Гортаур.

   Над иззубренным обломком древней колокольни сияла Луна, было тихо. Лишь сверчки нарушали ночной покой. Эх, до чего больно было смотреть на такие великолепные здания, на всю эту грандиозную картину гимна древности былой, лежащей в разрухе, лежащей в забвении. Мой взор запечатлевал что-либо, например, ту же башню, от которой осталась лишь одна стена с обрубком какого-то изваяния, а разум достраивал её, предлагал мне её в том виде, в котором она могла быть много лет назад. Моему восхищению не было пределов.

- Как тебе, Силэур? – спросил я её впечатлений.

В ответ я услышал знакомую тишину, нарушаемую сверчками и комарами: звезда Силэур сияла ярче прежнего, а взор её рьяно изучал архитектуру древности.

- Да, город был красивый, ничего не скажешь. Я видел его тогда, когда он был ещё … целым.

- Да… Но всё это погибло…- вырвалось у меня мрачно.

- Да, таково предначертание… - был мне ответ.

Мы въехали на огромную площадь, в центре которой стоял истрёпанный временем памятник – человеческий король, попирающий копытами своей лошади страшное чудовище.   

- Это Исильдур. А я снизу! – улыбнулся тот, чьё изваяние с отбитыми руками, ногой и зубцами шлема лежало под копытами лошади, у которой целых копцт осталось лишь две.

- Какая гадость! – вскричала моя спутница, метнула гневный взор в разрушенный памятник. Миг – и на его месте зияет пустота, а пыль и каменная крошка – всё, что осталось от изваяния.

- Да, тебя лучше не злить! – удивлённо проговорил я.

- Да. А сейчас, пожалуйста, сделай себя и этого вот невидимым, - согласился Саурон, указывая на меня. – Можно и без песни. Просто скажи  «Ум-минда» и всё.

Прошло немного времени, а мы уже подбираемся к дому, большому, но новому, а значит безвкусно отделанному и нелепо выстроенному, в котором и лежит заветное кольцо. Город меня впечатлял всё меньше, ибо новые кварталы возводились очень плохо: особняки выглядели явно несуразно, но размер их был призван компенсировать этот недостаток.

Преодолев приоткрытые ворота, мы вошли в гостиную, увешанную гобеленами, явно повествующими  о «убедительной победе Осгилиата в войне Девяти Королей». Саурон мне многое рассказал, отчего я пришёл к выводу, что доктрина этого государственного образования идёт вразрез с официальной историей.    

- Нет, это официальная история идёт вразрез с настоящей! – резко высказался Саурон.

- Ой, ну они это кольцо и хранят! – воскликнула (шепотом!) Силэур. Но никто не услышал: судя по крикам и смеху на втором этаже, там в самом разгаре было пиршество.

- Да уж! – ответил я, узрев кольцо на мякгой подушечке из какой-то неведомой ткани, в золотой оправе, в обрамлении бриллиантов и рубинов.

- Да это всё дороже кольца! – заключила Силэур.

- Но кольцо – древняя реликвия, наверное, - ответила она же несколько позднее.

- Ладно, теперь бежим. И быстро! – воскликнул я, услышав шаги снаружи дома.

Мы резко рванули из богатого особняка. Чрез несколько минут мы были у ворот, где нас ждал старина Брагол. Слово взял Саурон:

-А сейчас вам с ним придётся распрощаться! Отъедите подальне, к вам Харри-Назз с провиантов прилетит! Вам теперь дорога в Дол-Гулдур!

Глава. Просто глава.

Приятно лишний разок рассказать что-то из серии «попил-поел», хотя попил, поел и поспал я отменно. Странно было смотреть на то, как обед греется ладошками, а кастрюльки летают сами, но к этому привыкаешь как-то.

- Господа, да вы тут уже магию используете в быту! Это мне напоминает Гэндальфа, который из всех заклинаний чаще всего пользовал фонарик на своем жезле, - Саурон захихикал.

Мы невольно прониклись настроением того, кто не унывал, оказавшись без тела, большей части силы, без сподвижников и приспешников. Я бы так не смог.

- Увы, майар акт суицида совершить не может! – снова захихикал Саурон. – А то вы б меня тут не видели! Знаете, хоть в глубине души орки – создания тонкие, но такие страшные. Тошно на них смотреть порой. Сидишь, как болван, без пальца в башне огромной, депрессия, а тут этот пришёл с докладом: «Повелитель, половина 16 легиона устроила дебош и поубивала друг друга из-за эльфийской сабли». Как охота было к Мелькору в такие моменты! Или эти Назгулы, как побитые собаки: «Повелитель, там эльфы проходили, кольцо не отберёшь!». Или: «Нас смыло». И в пол смотрят понуро. Знаете, нелепо было слушать это вот «нас смыло,  повелитель» от тех, кто составляет элиту Мордорской армии. 

- Да уж, нелегко тебе… - сказала Силэур, ловко жонглируя тарелками силой мысли.

- Вот. А я живи с этими … недотёпами, - здесь он молвил слово непечатное, но я его понимаю.

- Ладно, вам тут Саруман подарочек прислал: вон тот мешочек откройте, синенький такой, - сказал Повелитель тем же весёлым и, что немаловажно, жизнерадостным (а в его-то положении), голосом.

- А то всё в обносках старых ходите! – продолжил он.

И впрямь. Мы были похожи не на сподвижников Саурона, а на очень бедных Следопытов: грязные, немного рваный я и совсем невозможная Силэур, да и сам вещички не соответствовали статусу. Мне ещё дед рассказывал про технику золотого шитья харадримов, а сами мы всё в рванине щеголяли – треклятые гондорцы забирали всё, что даже лежало хорошо. 

- Ба! Я о таком мечтала всю жизнь! – воскликнула Силэур, вытаскивая элегантное белое платье неизвестной ткани с золотым шитьём, но вышивка не занимала всю поверхность платья, она скорее обрамляла его, придавая ему законченный вид, подчёркивая все самое хорошее в Силэур.

Наведя на меня временную слепоту (по настоянию Саурона), она переоделась. Когда я услышал квенийское «Узри». Предо мной предстала совершенно другая Силэур – горделивая осанка, уподоблявшая её белому лебедю, взгляд её стал подобен черной ночи – таинственным, но притягательным, притягивающим твой взгляд, сердце и душу, руки, облачённые в длинные рукава, расходящиеся в широкие крылья, ещё более подчёркивали её красоту, стройность, делая её воздушной, лёгкой, неосязаемой. Тонкие белые руки Силэур подали мне моё платье – я успел заметить, что рукава её платья были расшиты короткими рунами, которых я не видел даже в очень древних рукописях моего купчины.

- Это охранные руны Потерянных Нолдоров. Они короткие, элегантные, как раз для украшения одежды, оружия. Кстати! Аруон, одевайся быстрее!

- «Незри» - сказал я по-квенийски Силэур, поспешно раздеваясь. Стоит заметить, в полёте одеваться проще. Чёрное платье, весьма свободное, даже показавшееся мне мешковатым, удивительно хорошо сидело на мне, облегая плечи и становясь всё более свободней книзу. Те же широкие рукава, покрытые золой вышивкой с рунами, но от платья Силэур моё отличалось наличием плаца, огромного, чёрного, с несколькими золотыми звездами. Плащ, казалось, доходил не то что до пят – спускался ещё на полтора метра вниз. Однако, лишь я приземлился, плащ как-то собрался и стал вполне нормальным, но всё равно подметающим, правда. А ещё невероятно глубокий капюшон, который почти полностью скрывал лицо. Но через него можно было спокойно смотреть наружу – ткань имела странные свойства подчиняться обладателю одежд.